Жан-Леон Жером. "Расстрел маршала Нея." 1867. Масло, холст. 65.2 x 104.2 см. Городская Галерея Искусства, Шеффилд.

Сюжет своей картины Жан-Леон Жером взял из жизни, а вернее казни легендарной исторической личности - Мише́ля Нея (1769—1815) — одного из наиболее известных маршалов Франции времен Наполеоновских войн.

В три часа утра 7 декабря охранники разбудили Нея. После оглашения приговора в комнату вошел полковник Монтини,комендант Люксембургского дворца, и осведомился, есть ли у маршала какие-либо пожелания. Ней попросил, чтобы его супруга вместе с детьми была у него к семи часам утра.

В половине седьмого утра мадам Ней с детьми получила разрешение повидаться с мужем. Всю ночь она провела в карете у Люксембургского дворца и не сомкнула глаз. Ее сопровождала сестра, госпожа Гамо. «Жена маршала, - вспоминает генеральный инспектор тюрем, - едва держалась. Не без усилий она сумела войти в комнату своего мужа. Войдя, она громко вскрикнула и упала в обморок. Г. Монтини подхватил ее и передал в руки маршалу; мадам Гамо находилась на коленях. Г. Монтини выпроводил охранников. Придя в себя, она (мадам Ней – С.З.) пролила много слез. Маршал ходил по комнате большими шагами. Наконец, он приблизился к ней и сердечно обсудил некоторые домашние дела. По просьбе матери неожиданно появились дети… Поговорив с ними совсем тихо, маршал проводил их, а также их мать и мадам Гамо. Самый младший из детей плакал. Другие не плакали, но головы были опущены вниз (Старшему было 12 лет, младшему – 3 года.). Было необходимо сделать несколько остановок, чтобы супруга маршала добралась до своей кареты…».
Прощаясь со своими сыновьями, Ней произнес: «Любите и почитайте свою мать!» В разговоре с женой, маршал просил ее воспитывать детей к чувству чести и долга. «Возможно, - вздохнул он, - я оставляю моим сыновьям довольно прекрасное имя! Пусть они научатся у своей матери поддерживать его!..» (Ibidem.).

После того, как жена и дети удалились, маршал принял аббата Пьерра (Аббат де Пьерр до 1793 года входил в общину прихода Сен-Сюльпис. Во время «Террора» он продолжал с риском для своей жизни осуществлять свою миссию. После свержения якобинцев и последующих более спокойных лет аббат продолжал публичные проповеди в часовне. 17 мая 1802 года он становится кюре Сен-Сюльписа, приложив немало сил для восстановления церковных архивов, актов крещения, свидетельств о браке тайно, проведенных во время Революции. Его деятельность способствовала восстановлению прихода Сен-Сюльпис и укрепила его собственный авторитет. «Это был благочестивый и почтенный священник, - замечает Вельшингер, - достойный той высокой миссии, которую Провидение ему предоставило выполнять» (Ibid. P. 334.). Аббат Пьерр скончался в январе 1826 года.), с которым провел наедине около часа.

Был четверг, утро было мрачным и холодным, моросил мелкий дождь. «Увидев, что на дворе плохая погода, он (Ней – С.З.) сказал, улыбнувшись: «Какой скверный день». Потом, обратившись к священнику, посторонился, чтобы пропустить его в карету: «Садитесь, господин аббат, сейчас настанет мой черед пройти первым». Два жандармских офицера тоже сели в карету и поместились на переднем сиденье».

Достигнув экзекуционного взвода, маршал медленно прошел вдоль фронта выстроенных солдат. Он что-то говорил им и только они могли слышать его слова. После этого Ней подошел к стене и спросил у Сен-Биа, как ему встать. Последний, следуя инструкциям Эспинуа, захотел завязать глаза маршалу и попросить его встать на колени. Ней в категоричной форме отказался выполнить эти распоряжения и произнес: «Вы что не знаете, мсье, что солдат не боится смерти?» (Маршал Бирон, менее решительный, выслушал свой приговор на коленях. В тот момент, когда палач собирался отрубить ему голову, он произнес, обращаясь к солдатам: «О! Я желал бы, чтобы кто-нибудь их вас пустил в меня мушкетную пулю! Увы, какая жалость! Сострадание умерло!»).
«И тут с осанкой, которую я никогда не забуду, - писал Рошешуар в своих воспоминаниях, - столько в ней было благородства, спокойствия и достоинства, без всякой рисовки, он снял шляпу и, воспользовавшись краткой минутой, пока плац-адъютант отходил в сторону, чтобы дать сигнал (От большого волнения Сен-Биа вместо того, чтобы молча подать сигнал, закричал: «Огонь!»), он произнес слова, отчетливо мною слышанные: «Французы, я протестую против своего приговора. Моя честь…!» (Генеральный прокурор тюрем Лэне, присутствующий при исполнении приговора, утверждал, что слышал, как маршал Ней произнес следующие слова: «Я протестую перед Небом и перед людьми, что приговор, осуждающий меня, несправедлив…!»). При последних словах, когда он поднял руку к сердцу, раздался залп; он упал сраженный. Барабанный бой и крики войск, выстроенных в каре: «Да здравствует король!» довершили мрачную сцену. Такая прекрасная смерть произвела на меня глубокое впечатление, обратившись к Августу де ла Рошжаклену, гренадерскому полковнику, стоявшему рядом со мной… я сказал ему: «Вот, друг мой, великий урок, как надо умирать!».
Из 12 солдат экзекуционного взвода в маршала Нея целились 11 солдат и лишь один стрелял мимо: его пуля угодила в стену (Одна пуля попала в правую руку маршалу, одна - в шею, три – в голову, шесть – в грудь.).

Маршала Нея расстреляли 7 декабря 1815 года в 9.20 утра.

«Я полагаю, - замечает Вельшингер, - что Рошешуар не испытывал такое же впечатление, когда видел падающего Моро… 27 августа 1813 года во время сражения у Дрездена. И отчего размышления об этом Моро не поднимаются даже здесь? Моро действительно состоял в заговоре против Бонапарта вместе с Пишегрю, и Моро был осужден только на два года тюремного заключения. Моро добился позволения покинуть Францию тотчас же после приговора, и он возвратился, как и Дюмурье, предложив врагу свои услуги против собственной родины. Он составил план кампании 1813 года, которая оказалась столь гибельной для нас. Вскоре он умер, пораженный французским ядром, посреди наших врагов. И что сделала Европа? – задается вопросом Вельшингер и сам же отвечает на него. – Она во всеуслышание выразила сожаление по поводу потери этого генерала. Александр I распорядился выдать его вдове 500 тысяч рублей, Реставрация обещала именовать ее как супругу маршала. Между тем, Моро поднял руку против своей страны, в то время как Ней, хоть и нарушивший свои клятвы в верности власти, остался предан Франции. В то время как другие, более скомпрометированные, чем он, и бывшие цареубийцы были одарены милостями, Ней был расстрелян как предатель, он, кто выиграл столько битв за свою родину и никогда ни одной против нее!».

Согласно записке агента, на месте казни присутствовало двести человек. Народ хранил угрюмое молчание и только изредка раздавался шепот. Один из иностранцев тихо произнес: «Французы действуют так, как если бы у них не было ни истории, ни потомства!» Другой обмакнул свой платок в кровь маршала… (По словам Жьерри, стена еще только строилась и ее обломки были покрыты кровью маршала; толпа устремилась к стене, чтобы собрать в качестве сувенира небольшие камни)

Герцог Брольи вспоминает, что после заседания палаты он возвратился к себе домой, однако отдыха не получилось. Открыв окно, он увидел проходящий под музыку мимо его дома английский батальон. «Это было в тот момент, - напишет он, - когда маршал Ней, которого огонь и железо всегда щадили, падал, изрешеченный двенадцатью французскими пулями!».
«И в то время когда иностранные солдаты великолепно маршировали по нашим мощеным улицам, - пишет Вельшингер, - наши собственные солдаты со стыдом уходили, опустив оружие и не осмеливаясь бросить последний взгляд на того, кого они только что убили ради нибольшего удовлетворения их врагов!».

Казнь Нея произвела очень глубокое впечатление на офицеров и солдат французской армии. Правда, скорбь по погибшему проявлять не осмеливались из-за страха привлечь как на себя, так и на других строгие репрессии, однако память о храбром маршале, в отличие от имен судей, приговоривших его к расстрелу, осталась в сердцах не только солдат, современников, но и в сердцах потомков.
В то время как французские солдаты оплакивали своего командира и втайне обещали друг другу отомстить за смерть Нея, некоторые свидетели, такие как шевалье де Рошмон, предстали перед палатой пэров, чтобы потребовать от города Парижа оплатить их расходы на дорогу и судебные издержки (Рошмону были вручены 72 франка вместо 195, которые он затребовал.).

Аглая Ней должна была ждать два дня, прежде чем ей выдали тело мужа для тайной перевозки останков маршала к месту захоронения. Вскоре после захоронения ей было объявлено о необходимости оплатить судебные расходы в размере 25 тысяч франков (Между тем, следует отметить тот факт, что мадам Ней не было приказано, как это было сделано в отношении вдовы Лабедуайера, расстрелянного в августе месяце, выплатить в виде вознаграждения по три франка каждому солдату экзекуционного взвода.). Она информировала мэра XII округа, что хотела бы перевезти тело маршала на кладбище Пер-Лашез для захоронения. Это желание вдовы вызвало некоторый страх в официальных кругах. Канцлер палаты пэров Дамбрэ предупредил об этом решении префекта полиции Деказа. Ему казалось, что необходимо немного подождать с выполнением этого решения, которое представляет затруднения, «поскольку могли злоупотребить дальней перевозкой и нарушить общественный порядок». Таким образом, даже мертвый, маршал Ней внушал страх своим врагам.

Спустя полгода зять мадам Ней настойчиво просил у министра полиции разрешение на возможность последней совершить путешествие по Италии, а также разрешение на постройку специального склепа на кладбище Пер Лашез, чтобы там поместить останки маршала.
На вторые сутки после казни тело маршала Нея на заре и втайне было перевезено в семейный склеп. Две кареты, в которых находились супруга маршала, дети и их дядя, сопровождали катафалк. Несколько слуг следовали пешком.
На могиле убиенного маршала был положен только камень без какой бы то ни было надписи. Гамо просил разрешение установить памятник и сделать надпись, однако вместо этого получил только эти слова: «Об этом не может быть и речи!» Пять месяцев спустя после этого категоричного отказа, Гамо повторил свою попытку. Он настойчиво просил поместить тело маршала и тело своего тестя, господина Огье, в один склеп. На этот раз разрешение было получено, однако в надписи и в памятнике было вновь отказано. Мотивируя свой отказ, кабинет министров написал префекту полиции, что «это анонимное погребение» помешало бы повториться многим скандальным сценам. Говорило ли это о том, что правительство заботилось о том, чтобы некоторые недоброжелатели не имели возможность выражать свои «кощунственные сожаления» над могилой маршала? (Офицер 5-го гусарского полка 26 ноября 1816 года посетил могилу Нея, а также могилу Лабедуайера на кладбище Пер Лашез. Он поднял маленькую ветвь ели, упавшую на землю и выложил на камне одну букву «V» (Vengeance – месть).)
По приказу министров работы на могиле Нея производились только ночью, поэтому именно ночью тело маршала было помещено в склеп вместе с телом Огье.
Паспорт, который так настойчиво просил господин Гамо для вдовы маршала, чтобы она отправилась путешествовать по Италии, был наконец получен. Префект полиции видел даже выгоду от того, чтобы «эта дама не находилась в Париже или его окрестностях».
Мадам Ней покинула столицу и отправилась на Аппенинский полуостров. 2 ноября 1816 года французский консул в Милане информировал министра иностранных дел, что «вдова Ней», проезжавшая через этот город, была очень сдержанной в своих речах. Она даже «сваливала любое свое несчастье на доверчивость своего мужа. Старший его сын, - добавляет консул, - подает надежды. Уверяют, что, говоря о своем отце только с сыновнем сожалением, он не пытается скрыть его преступления!».
По всей видимости, этот консул принимал свои личные мысли за мнения супруги маршала и ее сына. Время доказало, что эта благородная и преданная женщина, а также все дети сохранили ту память о своем прославленном супруге и отце, которую он заслужил. Они не прекратили требовать реабилитации Нея на протяжении 38 лет. Год спустя после этого торжественного события мадам Ней, которая поддерживала свою жизнь только этой надеждой, скончалась (Второй сын маршала, герцог Эльхингенский, в 1854 году получил под свою команду 5-й и 7-й кирасирские полки в Восточной армии. Узнав о смерти матери, он не выдержал этого удара и несколько часов спустя последовал за ней в мир иной.).

Общественная атмосфера во Франции постепенно менялась, и одним из признаков ослабления прежней ненависти стала реабилитация Нея в умах и сердцах многих французов. Не прошло и пяти лет со дня его похорон, как в книжных лавках начали появляться воспоминания об ужасном русском походе, и Ней, если так можно выразиться, «тайком пробрался в сознание французской общественности». Он стал героем, и вокруг его личности сформировалась легенда, одна из тех, которые возникают вокруг личности всех прошедших через кровопролитные битвы героев и покрытых флером тайны рыцарей. В 1819 году в стране начали говорить, что Мишель Ней жив, что расстрел был хорошо разыгранным фарсом и теперь он живет в Америке. В этом году в Северной Каролине объявился человек, называвший себя Питером Стюартом Неем. Этот молчаливый, украшенный множеством шрамов мужчина учительствовал в местной школе и был известен как опытный фехтовальщик, наездник и стрелок. Более двадцати лет эта фигура не давала покоя воображению его соседей, и, когда он умер в 1846 году, все они подтверждали, что он признавал себя маршалом Неем.
Относительно того, кем он был на самом деле, сомнения существуют до сих пор, но совершенно точно доказано, что уж князем Московским он никогда не был. Настоящий Ней, несомненно, был расстрелян у стены Люксембургского сада в декабре 1815 года.

Несколько дней спустя (18 марта) после революции 1848 года, свергнувшей раз и навсегда династию Бурбонов с престола Франции, генеральный секретарь Временного правительства Кремье написал старшему сыну Нея, а ныне князю Московскому, письмо, которое можно было считать первым шагом к столь долго ожидаемой реабилитации его отца: «Гражданин, - писал он, - Временное правительство Республики восстанавливает память о вашем отце. Оно не организовывает пересмотр решения, принятого по требованию иностранных армий против одного из наших прославленных воинов, решения, которое во время Реставрации общественное мнение расценило как убийство. Оно распорядилось, чтобы памятник в память о маршале Нее возвышался на том самом месте, где он был расстрелян (В настоящее время памятник находится не на своем первоначальном месте. Во время строительства железной дороги он был перенесен в сторону, и сейчас бронзовый маршал Ней смотрит на место своей казни.). Министр юстиции счастлив сообщить вашей семье об этом грандиозном акте реабилитации. Кремье».

Однако памятник «храбрейшему из храбрых» был установлен не сразу. Но это не означало, что подписанный правительством декрет был положен, так сказать, под зеленое сукно. Пройдет не так много времени, и на месте казни рыжеволосого маршала будет возвышаться монумент в его честь.

По словам Барро, памятник прославленному воину Франции должен быть «строгим по форме и достаточно простым». По мысли Барро, памятник Нею должен представлять собой фигуру маршала, выставляющий свою грудь смерти. По словам министра, памятник Нею не должен быть «свидетельством, раздражающим общество воспоминаниями, но только знаком реабилитации, уже заявленной во всеуслышание криком общественного сознания».

Создание памятника было поручено известному скульптору Франсуа Рюду (Rude). Будучи предан Наполеону, он в марте 1815 года был одним из тех, кто бросился навстречу императору и приветствовал его. Последовавшая после Ста дней реакция вынудила его удалиться в Бельгию, откуда он возвратился во Францию только в 1827 году. Он поселился на улице Ада (rue d'Enfer), близ авеню Обсерватории, и не раз приходил на место, где пал маршал, сраженный французскими пулями. «Когда подумаешь, - говорил он, - что героя, увенчанного славой и бывшего столь великим во время отступления из России, убили как обычную собаку! От этого волосы вздымаются на голове!» Когда ему было предложено создать памятник выдающемуся воину Франции, Рюд был одновременно рад и горд, что выбор пал именно на него. По мере раздумий о том, какой должен быть памятник «храбрейшему из храбрых», скульптор все больше отказывался от первоначально предложенного варианта; он нашел лучший, с его точки зрения, вариант, который в большей степени передает Нея. По мысли Рюда, монумент должен был изображать маршала, стоящего во весь рост, и голосом и жестами увлекающего солдат в бой против врагов Франции.

7 декабря 1853 года, через тридцать восемь лет после казни, статуя маршалу Нею была торжественно открыта. На церемонии присутствовали вдова маршала Нея, Аглая Ней, старший сын маршала – 1-й князь Московский, генерал Мишель Ней и его сыновья, Эдгар Ней, адъютант президента Французской республики (Третий сын маршала, консул граф Эжен Ней умер в 1845 году на обратном пути из Бразилии во Францию.), генерал Канробер (будущий маршал), генерал герцог Монтебелло (сын маршала Ланна), генерал Лурмель и другие офицеры французской армии, министры, маршалы, друзья маршала Нея, президенты обеих палат и огромное количество граждан, депутация из Сарлуи – родины Нея; на бульваре и на авеню Обсерватория были выстроены солдаты парижского гарнизона. При залпах орудий и военной музыки покрывало, скрывающая памятник, упало вниз, и маршал Ней в бронзе предстал перед своими родными и соотечественниками.
После этого архиепископ парижский, окруженный священнослужителями, освятил монумент. Военный министр маршал Сент-Арно произнес речь: «Мы собрались сегодня, - сказал он, - чтобы выполнить великий акт национального покаяния. Мы пришли возвести статую маршалу Нею на том самом месте, где тридцать восемь лет назад герой пал жертвой гражданских раздоров и несчастий родины». Оратор напомнил присутствующим жизненный путь прославленного солдата Франции и его подвиги, прославившие его имя.